Письма 1847 года

[7 апреля 1847 г. Сафонково]

Христос Воскресе!

Поздравляю вас, почтеннейший наш Николай Петрович, с наступившим светлым праздником. Желаю вам и почтеннейшей Аграфене Конновне в чистой религиозной радости с окружающими вас эти святые дни провести и следующие за ними встречать такими же.

День светел, как праздник, но что-то холоден, ветрен, не дает солнышку работать, землю дораздевать, а греть ему ее недолго. Люблю я, мой почтеннейший Николай Петрович, этот праздник. Да кто его не любит! В этот день никто зла не мыслит. Хотелось бы знать, что в религиях нехристиан бывают ли дни эпохиальные с подобным ощущением сегодняшнему нашему дню? Кажется, нет, а должны быть ощущения, подобные нашим торжествам масленичным. Филисанька пишет, что и она дань эпидемии заплатила, но небольшую, днями пятью, и больных там тысяч десятка три, но смертности нет; и у нас вить тот же грипп; по соображениям болезни и я его имел вместе с гимороем, забунтовавшим в Твери. Говорят: нет худа без добра; но в этом худе, кажется, нет добра никакого. Даже в том худе, которое произвела прошлогодняя бесхлебица, можно приискать добро, и то только по милости железной дороги, указывающей на посторонние средства к жизни. Чудесные статьи были в 0.3.(327) в феврале — «Законы о торговле хлебом» и в январе — «Таможенное положение в Германии». Эти статьи как бы почерпнуты из разных систем Политической экономии, или, лучше сказать, в них видны брожения систем Пол. экономии. Сего дня, 7-е Апреля, следовательно, два с половиной, два месяца до того, когда я скажу Григорию: в Островки! В этот промежуток может быть я побываю в Питере, ежели нужно будет для Филиньки, она ведь у близкого(328) к вел. кн. Map. Никол. и станет жить у нее на даче.(329) Каменной работы у меня затеяно сверх моих... [слово пропущено] следовательно, отлучка моя произведет много худого, в добавок железная дорога(330) всему цену подняла — кирпич не 7, а 8 рублей с тысячи, работник не 180, а 200. Конечно, в общей массе это не зло, а добро.

Добро, закалякался. Прощайте, мой почтеннейший Николай Петрович. Завтра жду к себе Андрея Клементиевича, он совершенно ожидовился и чуть ли то не обрезался и ермолку надел, когда те скинули. Будьте здоровы.

Душою вас уважающий

Сафонковской.(331)

[5 мая 1847 г. Сафонково]

Как будто даже не бывало, что бы столько времени прошло между перемолвкою нашею, почтеннейший наш Николай Петрович. А почему это случилось? — Так, без малейшего почему — так, как часто и не это ведется: так.

За Аграфеной Конновной лошади пошли, следовательно, 18-го ее увидим, и она нам много удовольствия доставит, передавая хорошее, что иначе и быть не должно. А вы, мой почтеннейший, останетесь на благом поприще вашем до Июня. Бог вас да хранит!

В промежуток этот я был здоров, т.-е. сообразно щету моих годов особенного, кроме сопутника моего — Гимороя, ничто не являлось. Сашинька тоже была здорова и твердо расплачивалась со своей хронигою — даже без претензий, имея основанием: да будет воля твоя!

Григорий ваш у меня подвизается: «Рождество» подмалевал (Корреджиево),(332) теперь подмалевывает Благовесчение с Альбани,(333) а там будет писать «Взятие в небо богоматери» Мурильо,(334) а там поедет в Торжок и подмалюет «Воскресение» и «Покров» с оригиналов Боровиковского,(335) будет проходить начатое у меня и в Костовском, а там поедит в Торжок и кончит начатое, а там опять приедит ко мне и довершит, а там? — это вы знаете. Сегодня — 15 Мая, а так холодно, мрачно и жоско, как осенью, почему все движется, нахмурясь сентябрем, через пень колоду валит. Девять десятин вчерась в ржаном поле я засеял, сегодня вышло яровое. Конечно, Май редко, редко бывал к нам ласков, почему не велят в мае жениться, что бы не маяться.

Доброй Николай Никитич Сеславин(336) для начала утверждения меж землемера прислал в Трониху; землемер ее обошел на законном основании, - но наш Николай Петрович(337) опять принялся за старые проказы и вздумал уже подкупать моих мужиков на убеждение меня к отдаче ему не только той земли, которою он завладел, а еще втрое более. Не знаю, что будет? А просить смерть не хочется.

М. И. 1-й Аракчеев(338) опекуном над имением П. Н. Стромилова(339) и действует чудесно; а повойник до последней минуты действовал дивно умно.

М. А. Стромилов жаль, что мстит доброму человеку, становому приставу Стогову, за Мушннского попа, впрочем, ежели не станет жеманиться, то, кажется, будет доброй исправник. Братец его, Александр, в Ворожебском, дует белку в хвост. Князь Александр(340) лечится Гомеопатией от старости. Вот вам, мой почтеннейший, дубровской комераж, которой накопился в безмолвной промежуток, впрочем, его нестолько. Князь Василий Иванович(341) мне обесчал доставить мою писульку Ивану Николаевичу, которого я прошу с князем доставить мне мерочку для образа угодника Макария. Поездку мою в Калязин я отложил до Июля месяца, до заездки в Кожино к Ив. Ник. Он мне писал, что к этому времяни будет дома в его Кожине. Князь обесчал доставить от меня и И. И. Лажечникову(342) портрет Гоголя, который я в бытность мою в Твери сулил ему; этот портретик с моей литографии(343) рисовал Ираша,(344) сын Василия Федоровича, правителя дел Всесвятских,(345) а рисует он со второй недели поста, полсловом «рисует» я разумею масленые краски. Ему дают свободу, и в Сентябре я намерен его взять с собою в Питер. Ему 13 лет, я невидал еще у себя человека с таким даром и с таким наивным благонравием. Это не комераж. Просчайте, мой почтеннейший, будьте здоровы и веселы.

Чистосердечно вас уважающий ваш покорный слуга

Венецианов-Сафонковской.

Теперь я непрошу вас кланяться Аграфене Конновне. Сам поклонюсь и ручку поцелую.(346)

[1840-е гг. Сафонково]

Вот, мой почтеннейший Николай Петрович, возвращаю вам вашего Григория с приростом,(347) прирост этот вы сами увидите. Долго моему Мише(348) надобно итить, чтобы до этой станции дойти, а Плахову(349) уже и не попасть — о Плахове я говорю в материальном отношении, для того что фантастики-немцы положительное из него все вывеяли. Вы можете Григорию позволить написать у вас какую-нибудь внутренность, но отнюдь не комнат ваших, а то, что он по своему инстинкту найдет для себя приветливым. Голов и фигур не позволяйте ему писать месяца три-четыре и более, ну, да увидимся и тогда более и более поговорим. А между тем я должен вам сказать то, что я ему сказал: что будто догадываюсь, что вы хотите из него сделать садовника, и поэтому он должен стараться вникнуть в эту часть методически, как в науку, и что при садоводстве рисованье ему принесет большую пользу, а рисованье — садоводству. Это я ему говорил, чтобы что-нибудь сказать.

Завтра мы думаем ехать ко всенощной в Теребени, а в Воскресенье после обедни к Янгалычевым и к вечеру — домой.

Итак, прощайте, мой дорогой Николай Петрович, поздравьте за меня вашу дорогую, нашу почтеннейшую Аграфену Кононовну с возвращением от угодника. Меня он как будто не принимает. Не удается, да и только. Прощайте.

Душою вас уважающий

Венецианов.

Сашенька рисует горох в альбом Петру Николаевичу. Доведите до сведения его.

Каковы деньки? — А страшно, ежели вдруг морозы.(350)

[23 или 24 июня 1847 г. Сафонково]

Поздравляю вас, почтеннейший наш Николай Петрович, с дорогою имянинницей. Мы с Сашенькою будем иметь сердечное удовольствие в Островках ее лично поздравить. Ох, эти ревизоры, они лишают полного удовольствия в этот дорогой день обоих лично вас поздравить. Конечно, отрадно мысли и чувства передавать строчками; но далеко, далеко не то, что с глазу на глаз, рука с рукою. Что как есть, тому велено свыше так быть.

Благодарю вас, мой дорогой, за строчки ваши, которые я получил от К. В. П. Он мне много, много о вас говорил. Бог вас любит и в горниле своем, как золото, плавит. И я уверен, что многие счастливцы в душе своей позавидуют вам, естли взглянут на вас оком светлым, чистым.

Получа от Ивана Николаевича план иконостаса, следовательно, меру и образа святителя Макария, заставил я тотчас же делать доску (из липы), и доска почти готова — загрунтуется скоро. Очень бы мне хотелось, чтобы ревизоры ваши операции свои скорее кончили и отпустили Ивана Николаевича в деревню. Мне не хочется без него ехать в Калязин. Об этом человеке я слышу все лучшее, благородное, светлое, немногими в удел приобретенное. Ауэрбахи(351) мне его превозносят и говорят, что они теплев его души не видывали. Кстати об Ауэрбахах, эти люди в нашем краю много пользы приносят своей дельностью, знанием и вкусом. Домом своим они указывают, как можно без коридора обойтись.

Не знаю, что делать с Притуповым, опять землемера не допустил и опять уже на седьмой год огородную землю у крестьян моих своею капустою засадил. Жаловаться не хочется, а, видно, надобно будет, потерплю, покоплю. Вить и на Дудихе(352) десятины с три закатил в Максинское поле.

Ну, дай бог вам здоровья и сил продолжения золотого поприща жизни вашей, а все-таки хочется взглянуть на вас поскорее душою вас почитающему

Венецианову.(353)

[Сентябрь, между 23—29-м числом 1847 г. Сафонково]

12-го числа я получил письмо от Ивана Николаевича от 4-го числа. Иван Николаевич просит меня приехать к нему в Тверь до 10-го или в усадьбу его после 10-го. Я было выехал 14-го, но колесо шиною меня остановило, и я, пустясь в путь 15-го, — в понедельник, 17-го приехал в Юрьевское, (354) но Ивана Николаевича не нашол, его заставила какая-то крайность улететь опять в Тверь. 18-го я слушал заутреню и раннюю обедню у угодника; молился ему и отправился к Архимандриту,(355) это архиепископ. Он был внимателен ко мне и дал мне все, кажется, все средства к выполнению по намерениям моим образа угодника. Заставлял даже приносить к себе в келии образатипы и со мною резонно толковал. Между прочим, показывая ему кое-какие эскизы иконостаса, которые вы, мой почтеннейший, видели, показал я ему эскиз для запрестольного образа Троицы (вы его не видали), он мне сказал, что запрещено изображать бога-отца, что ему это объявил Преосвященный Григорий.(356) Это известие меня совершенно расстроило, не в отношении только к эскизу, которым я по самолюбию своему любовался, а в отношении ко всему нашему духовному быту. Мимоходом, мой почтеннейший Николай Петровичь, будучи у преосвященного, спросите об этом. Неужели он сделал Архимандриту Макарию такое замечание, чтобы избегать изображения бога-отца? Положим, одного, как безначального, бесконечного, непостижимого, оформливать — можно призадуматься, но в Троице?.. Правосудие, кротость, любовь, истина и прочие добродетели, а также и пороки не имеют форм, но, олицетворяясь, изображаются.

К Ивану Николаевичу я писал, и письмо мое оставил для доставления ему у Архимандрита. Кроме черт лица и святителя карактера, я все буду, изображать так, как вы видели у меня на Эскизе. Надо мне только узнать о полусхиме, что она такое, для того что как святитель Макарий, так и многие другие изображаются не в схиме и не в петрахеле [єпитрахиле], а в чем-то, заключающем в себе и то и другое, и, кажется, я это найду лучше и вернее на образах последних Боровиковского.

Ну, мой почтеннейший, Николай Петровичь, записался я, залепетался, не прогневайтеся! Сего дня, 23-го, снег явился и велит нам, деревенским, ухо востро держать; рожь наша, та, которая в краске, уже не выйдет из нее. У меня до восьми десятин этими эпидемистами нашими истреблено, да и везде; но менее, нежели прошлого году.

Князь А. А. Путятин(357) очень болен, ежели выздоровит, то уже не надолго, — он мучается спазмами, которые от времени до времени усиливаются. Там, в Кашине и в Бежецке, толкуют о холере и очень о ней хлопочет. У меня кое в ком, кажется, ее признаки появлялись; но мой любезной уголь с мятными, а в нужде и с гофманскими каплями не только в сутки, а в несколько часов ее изгоняли.

Не вытерпишь, что бы вам не сказать о моем удовольствии, с которым я смотрел на Кашин; кроме его местной красоты-питореск, пленяли меня его византийские церквы. Мы привыкли на этот стиль смотреть как на серьезной и несколько робюст, а там я видел не одну церковь такую, которая едва к земле придерживается, а вся улетает в облака и их рассекает как будто своими блестящими крестиками на легоньких головках. Право, можно более десяти картинок с церквами нарисовать акварельными красками для украшения лучшего дамского албома.

Будьте здоровы, мой почтеннейший, мысленно с благоговением целую ручку Аграфены Копновны.

Вас всею моею душою уважающий

Венецианов.

Пишут мне, что Герцог отложил Академической акт до последних Октября. Итак, я до последних Октября в Сафонкове.(358)

[24 ноября 1847 г. Сафонково]

Из Петербурга я хотел к вам писать, мой почтеннейший Николай Петровичь, располагая там быть по обязанности моей к 15 ноября и даже прежде; но вот и 15-е прошло, а я в Сафонкове. Не было печали, да Ч. накачали. Временному моему лакею 14-й год. Его, скотницу и еще доброго мужика сковала злая Венерушка(359): у скотницы была застольная, следовательно, у ней и с нею все ели. Теперь я устроил лазарет для троих. Могу ли я при этом для меня ужасном случае оставить Сашеньку одну? Везти ее — с кем же? — с неизвестными. Стану ждать, авось Герцог неповесит.(360) По совету добрых людей, в числе которых Ауэрбах Андр. Андр., я взял известную Акулину, дьяконовну костовскую,(361) взял с тем, чтобы она действовала по методе Зверева,(362) слинковского капитана, т. е. без курки. Опыты дают большое преимущество методе Зверева, названной им китайскою, и Ауэрбах-доктор отдает ей права. Вот мой, почтеннейший Николай Петрович, не так живи, как хочется, а как бог велит. С холерой я знаком и с ней бы храбро поступил, а этого зверя лютого боюсь.

Грусно мне очень, да, слава богу, что я здоров и Сашенька тоже. Вот уже 2 месяца, как у нас живет землемер и ничего не делает, а ждет своего товарища старшего из Тапальского.(363) Там все кончили, ямы вырыли и столбы поставили. Вообразите, владелец 4000 десятин земли не имеет малейшего понятия о ромбе и Астролябическом угле и не хочет понимать. Это В. Г., зато Д. Ф. хорошо тут был. Он, кажется, все томы С. 3.(364) по инстинкту знает, пре благородные. Они спасли Павла Гаврил. Мач.(365) от 16 десятин в Новом, которые хотел у него поглотить наш троницкой Н. П.,(366) и в Тронихе столбы с ямами.

Благодарю вас, мой почтеннейший Николай Петровичь, Вы трудились у владыки спрашивать мнений его о лицах св. троицы. Видно, владыка наш отстал от века, а может быть и глядел на него из одного своего окна по привычке. Почему не удалось ему взглянуть на древние Афины, Рим и новые Париж, Лондон, дажє и Питер и там видеть, как не материальное, уму и сердцу подлежащее, материей излагается и объясняется, разумеется, только для тех, которые знакомы с языком изящных искусств. У меня в Сафонкове, на том месте, где от первых по болоту канав берег болота осел по крайней мере на аршин, лет с пять тому назад открылся колодезной срубец на этом осевшем месте. Нонче по причине недостатка воды вздумал я древний колодец возобновить, первая сажень шла слоями синей глины с песком, и старой ключ кончился, на ней срубец весь вынули и начали продолжать. В этой сажени глина шла тоже слоями, но гораздо песчанее и песок крупнее, в котором резкими кругами появлялось горное претяжелое весчество, как дресва(367) (я его сохранил и возьму в Питер), на третий сажени пошел чернозем, но не чернозем, а весчество, совершенно черное(368) и прелегчайшее, в котором множество мелких в горошенку гнилушек; попался и сук вершка в три (чернозем этот я тоже прибрал), после этого открывается прекрупной песок и вода с приятным купоросным (железным) вкусом. К какой формации все это принадлежит, — богу известно, натурально, не политической,(369) как многие из наших болот. Вот я и гиогнозиею(370) занимаюсь. Жаль, что орудий не имею. А сопки(371) так остаются. Ежели не усну навсегда, то на новгод со своими лопатами приеду в Островки.

У меня, в Сафонкове, отыскалось воровство к дополнению всего новоявленного, и кто же — староста мой, Василий, явился похитителем мирских денег и хлеба, и это меня ужасно расстраивает.

Наскучил я вам, мой почтеннейший, моими новостями, и скучными, и грязными. Будьте вы здоровы, веселы и покойны, сердце радуется, слыша о том, как у вас дела идут в ваших Островках.

Душою вас уважающий

Венецианов.

Поцелуйте за меня ручку почтеннейшей и добрейшей Аграфены Кононовны.

24 ноября 1847.

Землемер нага Г. Орлов много напроказил и ужасно грязно, я посоветовал Андрею Клементьевичу ехать к посреднику; ни как неожиданные пакости им отпущены и преглупо-глупейшие, которые могут его довести до солдатства.

Тверь (1910 г.)

2

1