Глава четвертая. Страница 1
1-2-3-4-5-6-7-8
Во всеобщем возбуждении, туманных радостных надеждах встречали в России 1815 год. Для Венецианова он стал годом больших перемен. Ему уже тридцать пять. Он было смирился с мыслью об одиночестве, стал почитать себя закоснелым холостяком. И вот в один прекрасный день все перевернулось — он женился на Марфе Афанасьевне Азарьевой. Родом она была из дворян, но едва ли не меньше чем средней руки. У родителей ее было небольшое именьице в Тверской губернии. Венецианову давно хотелось побывать в тех краях: судьба будто специально нет-нет да и напоминала ему о Твери: там три года прожил Теребенев, в Тверской губернии находилось имение Львова.
После скромной свадьбы молодые отправились в имение Азарьевых. Так осуществилась самая первая встреча Венецианова с тверской землей, с ее скудной и трогательной красотой. Им овладело чувство счастья. Эта природа казалась овеществлением его идеала. Тишина, покой, малолюдье, совершенное отсутствие пестроты в красках, широкие просторы, большие пространства под нежно-голубым высоким сводом неба. Венецианов, еще не подумав как следует, что же будет со службой, понял, что он хочет, он должен жить здесь, только здесь. Желание это так овладело им, что он еще до истечения 1815 года поспел сделать все: разузнать, где, что и почем продается, объездить множество адресов и, наконец, отыскать то, что ему по всем статьям подходило.
Дело № 5110, хранящееся в Калининском областном архиве, гласит: «Лета 1815-го в 10-й день сентября подпоручица Анна Васильева дочь жена Шульгина продала я академика 9-го класса Венецианова жене из дворян Марфе Афанасьевне дочери урожденной Азарьевой недвижимое свое имение, доставшееся мне по наследству после покойной родительницы моей княгини Авдотьи Федоровой жены Шаховской состоящее Тверской губернии Вышневолоцкого уезда...» В тексте хранящегося там же второго документа — прошения Марфы Афанасьевны на высочайшее имя о введении ее во владение имением — можно почерпнуть некоторые дополнительные сведения. Здесь оговорена цена имения — 15 000 рублей и указано, что в имении было «крестьян и дворовых людей всего мужского пола... тридцать три души, да земли в сельце Трониха 57 десятин».
Пока Венецианов наслаждался новой для себя ролью женатого человека, пока ездил по губернии в поисках имения, просил и получал от отца деньги — своих и жениных на покупку бы не хватило,— вдалеке от тихой Тверской губернии, там, на западе, в Вене происходили серьезные события, которые так или иначе коснутся жизни каждого, самого маленького человека на континенте. Несколько лет — с 1815 по 1822 год главы европейских стран то в Вене, то в Вероне, то в Лайбахе совещались, как укрепить «круговую оборону» против собственных народов, как организовать отпор революционным силам, которые совсем скоро выльются в восстания в Испании, Пьемонте, Неаполе, Греции. Созданный в результате совещания «Священный союз» современники называли «заговором царей против народов». Люди мыслящие давно уже задумывались над аномалиями такого рода: революция 1789 года во Франции, свершившаяся под прекрасными лозунгами свободы, равенства и братства, не только не дала народу Франции ни того, ни другого, ни третьего, но вызвала «рождение» нового императора, Наполеона. Победа над Наполеоном бросила победителей, русских крестьян, в еще более тяжелую и беспросветную кабалу. Волна повсеместной, как тогда говорили, «повсюдной» реакции мертвой зыбью прошла по Европе. Вместо обещанного ограничения монархий, вместо ожидаемых конституций — ужесточение абсолютизма на всем континенте. Мыслящие люди слишком хорошо понимали, что происходит на их глазах. Член общества «Зеленая лампа» А. Улыбышев писал: «Когда исчезла опасность, государи не подумали сдержать слово, вырванное у них одним только страхом. Им было горько отказаться от власти, которую долгая летаргия народов сделала как бы законной, а суеверие изображало исходящею от бога». Возглавил «Священный союз» русский царь Александр I. В Европе его называли «царь царей, Агамемнон». Это звучало так помпезно — вполне в духе античных традиций. Вот только помнили ли те, кто дал Александру это прозвание, о том, что мифический царь Агамемнон славился в греческой мифологии не только храбростью и богатством, но и корыстолюбием и безудержной властностью? Сам «Агамемнон», словно бы устав от трудов победы в которых доля его участия была невелика, выпустил из монарших десниц бразды правления. Их тотчас — на что, впрочем, и рассчитывал Александр I — подхватил А. Аракчеев, с 1808 года военный министр, а в послевоенные годы всесильный временщик, державший до дня смерти Александра всю Россию в жесткой узде.
На дальней окраине столицы, в Коломне, где селился лишь простой люд, а если именитый, то с малым достатком — как, например, семейство Пушкиных,— ничем не выделялся среди прочих невысокий невзрачный дом. От своих соседей, таких же деревянных, крашенных бог знает когда домишек, он отличался тем, что наниматели не собирались использовать его под жилье. Этим необычным съемщиком было не частное лицо, а Общество учреждения училищ по методе взаимного обучения. Под этим длинным наименованием скрывалась одна из легализовавшихся организаций декабристского Союза благоденствия. Во главе общества стоял скульптор Ф. Толстой. Его помощником был декабрист Ф. Глинка, секретарем — друг Пушкина В. Кюхельбекер; среди членов числились виднейшие впоследствии декабристы С. Трубецкой и Н. Муравьев. В общем списке организации под номером 17 стояло имя академика живописи Алексея Венецианова. Пионером организации этих народных школ, именовавшихся ланкастерскими, был декабрист М. Орлов, впоследствии хороший знакомый Венецианова — в письмах, упоминая его имя, Венецианов будет применять эпитет «мой». Приняв в Киеве должность начальника штаба, он застал там небольшую школу кантонистов на сорок человек, основанную В. Раевским. Орлов быстро довел число учащихся до шестисот человек; его школа послужила образцом для всех военно-сиротских школ. Современники называли ее «маткою взаимного обучения в России».
Учащиеся коломенской школы — босоногие дети ремесленников, мастеровых. Главная задача художника в школе на первых порах не касалась собственно художества. Никто из ребят не знал букв, не то что грамоты. А главную задачу энтузиасты видели как раз в «быстрейшем распространении грамотности в простом народе», поэтому при помощи литографии изготовлялись пособия для скорейшего овладения грамотой.
Венецианов и Толстой были, кажется, самыми старыми по возрасту деятелями школы. Венецианов с интересом прислушивался к горячим речам своих молодых коллег. Многие их идеи давно уже жили в его сердце. Образованная дворянская молодежь, декабристы, лучшее достояние тогдашней России, помогли художнику осмыслить многое, о чем он лишь догадывался. Он тоже хочет делом участвовать в осуществлении близких ему идей. Ведь главной мыслью энтузиастов было не просто обучение грамоте, не только просвещение народа, но взращение чувства любви к отечеству. Считалось, что и сами учителя должны быть исполнены гордостью за свою родину. В журнале «Сын отечества» в части 54-й за 1820 год была опубликована статья члена Союза благоденствия и Общества учреждения училищ Н. Кутузова, в которой прямо говорилось, что народный учитель должен «описанием добродетелей великих мужей всех народов поселить в сердце воспитанников желание подражать им». В этой статье словно бы имелась в виду сделанная Венециановым в 1818 году работа. Скорее всего, имея в виду именно ланкастерскую школу, он выполнил в литографии одиннадцать портретов деятелей русской истории: Ермака Тимофеевича, Петра Великого и его сподвижников Феофана Прокоповича, Якова Долгорукого, Франца Лефорта и других. Венецианов мыслил сопроводить эти портреты жизнеописанием каждого из изображенных, но отчего-то это намерение осталось невыполненным. В чисто художественном отношении портреты не представляют интереса для понимания творчества Венецианова. Он точно скопировал в технике литографии портреты безымянных авторов, хранившиеся в частной галерее государственного канцлера внутренних дел князя В. П. Кочубея. Художник сохранил их «старинность»— неподвижность и плоскостность парсунного письма.
Своей деятельностью Венецианов привлек внимание патриотически настроенных людей. Их имена порой негромки, малоизвестны, но их деятельность была той интеллектуальной основой, без опоры на которую вряд ли мог свершиться сам факт декабрьского восстания. Венецианов тоже своей деятельностью отчасти входит в их число. С одним из таких людей, П. Л. Шиллингом, Венецианов сошелся во время печатания вышеназванных литографических портретов. Шиллинг руководил литографской мастерской при Министерстве иностранных дел. Широко образованный, патриотически — в декабристском смысле — настроенный, Шиллинг тоже входил в Общество учреждения училищ. Возможно, он порекомендовал А. Д. Стогу, своему единомышленнику, пригласить в 1818 году Венецианова выполнить виньетку к его сочинению «Об общественном призрении в России». Стог принадлежал к числу тех деятелей, которые не допускают расхождения слова с делом. Преданный душой попечению о бедных, он много сделал для Обуховской больницы. В своей книге — конечно же, Венецианов ее читал — он не только рассказывает о делах практических, но и делает далеко идущие выводы. Он считает, что человеколюбие должно стать одной из главных обязанностей «народоправителей и правительств». Венецианов олицетворяет Мудрость фигурою женщины и снабжает виньетку надписью: «К общему благу».
1-2-3-4-5-6-7-8