Глава восьмая. страница 5
1-2-3-4-5-6-7
Венецианов всегда мечтал соединить, слить воедино реальное и идеальное, конкретное и общее, остро характерное и общечеловеческое. Перед идеальным он преклонялся: Рафаэль, Пуссен, Гвидо Рени, античные мастера. Жадно ища крупицы реального в современном ему искусстве, он находил их даже в такой, в общем посредственной и заурядной картине, как «Берлинский парад» Крюгера. В своей статье об этой картине он писал: «В ней нет идеального, великого гениального, того, что находим в Мадонне Рафаэля, чему удивляемся в причащении Иеронима, в Афинской школе, в картинах Гвидо Рени, Пуссеня...» Но зато здесь выражен «характер каждого». «Крюгер показал нам, что в Берлине дети точно так же дразнят собак, как и у нас в Петербурге, что точно так же ногами топают, сгибают коленки и машут руками, сжав кулаки... Не случалось ли вам видеть на наших петербургских парадах, как лихо конь уланского офицера передним копытом бьет землю и поднимает пыль, а сам всадник с самодовольным видом машинально крутит усы»,— пишет Венецианов. И немало еще подобных реалий старательно высматривает Венецианов в картине Крюгера.
Свою мечту о слиянии возвышенно-идеального с натурально-реальным Венецианов выражает в весьма наивной словесной форме, впрочем, наивно-прямолинейна и мысль, в ней высказанная: «...но если бы Рафаэль так выполнил свою Афинскую школу, как Крюгер Парад, неужели бы она потеряла достоинство? Если бы, скажу, Пуссень философские свои мысли выражал языком Крюгера, тогда бы его все понимали».
В своей творческой практике сам Венецианов, разумеется, никогда не делал попыток элементарного сложения в одном образе идеального и реального. У него то и другое существует в сложнейшем сплетении, нерасторжимом единстве. В двух портретах Анисьи особенно ясно видно, как трансформировался в творческом процессе образ. Акварель — это натура, взятая во всей полноте ее конкретности. Пастель — натура, преобразованная в соответствии с представлением об идеале. Героиня акварели чертами лица скорее некрасива, но сквозь простоватость в ней сквозит обаяние мягкой женственности. В пастели Венецианов именно эти внутренние свойства выдвигает на первый план. Здесь в истолковании образа Венецианов сообщает ей тихую мечтательность, умиротворенность. Ее душевный мир чист, ясен, прозрачен. В широко расставленных глазах — вопрошение, адресованное не нам, а скорее жизни, которая пока ни разу не повернулась к ней темной стороной.
В сущности, всем женским образам, созданным Венециановым в пору расцвета его творчества, в той или иной мере присуще это естественное для его мироощущения сочетание конкретно-индивидуального и идеально-возвышенного. Только в разных работах — в зависимости от задачи — меняются акценты, пропорции того и другого Обычно в тех случаях, когда превалирует идея духовного обобщения, как в картинах «На пашне», «На жатве», как в пастельном варианте портрета Анисьи, портрете Пелагеи, как в «Крестьянке с ребенком», известной нам, к великому сожалению, только по воспроизведениям в старых журналах, Венецианов интуитивно чувствует ненужность деталей. Ощущение законченности достигается совершенством композиционной структуры, полнотой и изысканностью живописно-пластического строя, без детализации предметного мира. Обычно, но не всегда. К примеру, в «Сенокосе» или в холсте «Жница» он, не опуская детальной конкретности, создает тем не менее обобщенные образы. В этих случаях он возводит натуру в образ, возвышает ее над повседневностью вместе со всей полнотой осязаемости самых малых малостей реального мира. И жница из написанного маслом холста, при всей конкретности воссоздания реального прообраза, не вызывает в нас желания узнать ее имя собственное, она воспринимается как юная богиня Осени. Так богиней Весны запечатлевается в нашем восприятии героиня картины «На пашне».
Преобладание конкретно-характерного ясно ощутимо не только в акварельном варианте портрета Анисьи Лукьяновой, но и в таких прекрасных холстах, как «Девочка с котенком», «Девушка с бурачком». Глубокий психологизм — это качество редкость в Венециановском творчестве. Вряд ли он даже ставил себе подобную задачу, работая над созданием образа русской крестьянки. И тем не менее в двух этих работах он, кажется, неожиданно для самого себя достигает психологических глубин характера. В этом нет ничего странного. Своей главной целью он почитал правду, воплощение всей широты и глубины правды жизни. Этот путь не мог не завести его в скрытые от внешнего взгляда психологические глубины живого характера сидящего перед ним человека. Знал ли он хорошо эту девушку, вот уже полтора столетия перед все новыми и новыми зрителями сбивающую масло в берестяном бурачке, или ее особенный характер природно выразился в чертах строгого лица, мы не знаем. Так или иначе, Венецианову удалось здесь показать внутренний мир крестьянской девушки. Перед нами — сложившийся характер, более того, личность. В ней подкупает не только обаяние и красота, не только нравственная чистота — качества, присущие большинству венециановских женщин. Глядя на нее, мы чувствуем ее душевную готовность к самопожертвованию во имя собственных представлений о смысле и сути жизни человека на земле. Из таких вот характеров в тяжелую годину обрушившихся на родную землю бедствий вырастали старостихи Василисы, русские крестьянки, овеявшие свои имена славой в войне с Наполеоном. И еще одно свойство поражает в этом образе. В испытующем, даже каком-то напряженно взыскующем ее взгляде читается незаурядный природный ум, если угодно, даже известный интеллектуализм. Подчас в простых людях проявляется феномен редкого природного ума, не ограненного образованием, книжным знанием. Такие индивидуумы словно бы неведомыми, незримыми путями наследуют ум и мудрость народа, многих поколений нации. Такие люди становились героями русских сказок, былин, сказаний. Такие люди становились для древнерусских иконописцев прообразами пророков, богоматери.
Очень близка по духу «Девушке с бурачком» «Девочка с котенком». Полудитя-полудевушка, ровесница героини из пастельного варианта «Жницы», она противоположна ей по складу характера. Нежная, мечтательная, та запечатлена художником во всей зыбкости несложившегося характера; она вся во владении той поры зари жизни, когда человеческая душа еще только ищет себя. Девочка, нежно прижимающая к себе котенка,— уже человек сложившийся, определившийся в каких-то главных чертах. Сколько сосредоточенности, сколько спокойного взрослого внимания в ее взгляде, сколько оберегающей нежности в ее твердой руке, обнимающей этого жалкого, некрасивенького, беспородного, кажется, отринутого и людьми, и себе подобными существа, словно ищущего тепла и защиты у мудрого, сильного, старшего перед лицом природы своего собрата — человека. И сама девочка некрасива. Нескладная угловатость подростка еще не сменилась в ее физическом облике статью юности, развитие души в ней как бы далеко опередило развитие тела.
Находя для каждого характера всякий раз новые оттенки художественного языка, ища все новых комбинаций пластических приемов, Венецианов в пору расцвета вместе с тем сохраняет удивительную цельность, единство творческого метода. Равно означающие вершину его творчества работы, и композиционные картины и портреты, являют поэтому в сумме нечто неразрывно целое, воспринимаются как главы единого повествования. У большинства современных ему художников в зависимости от темы, от жанра — сюжетная картина или портрет — нередко меняется не только манера, но и сам метод. Александр Иванов предстает перед нами совсем иным, когда после «Явления Христа народу» мы рассматриваем его замечательные этюды к картине, живописно-пластическая глубина которых до конца не постигнута даже сегодня, или его жанровые сцены, или цикл библейских эскизов. У Карла Брюллова мы тщетно стали бы искать портрет, который мог бы войти без изменений в какую-либо из его картин и зажить там естественной жизнью. И не только потому, что в портретах представлены его современники, люди первой половины XIX века, а картины посвящены событиям далекой истории. Единственное исключение составляют некоторые образы «Помпеи», в основу которых были положены портретные черты Самойловой, атлета Марини и самого художника. Суть в том, что его портреты, особенно второго петербургского периода, написаны преимущественно на основе реалистических принципов, картины же несут отпечаток канонов академизма. У Венецианова деревенские сцены и портреты сделаны в одном ключе, так что жницу мы с полной естественностью могли бы представить себе героиней картины «На пашне», а «Пелагея» могла бы стать одной из героинь «Сенокоса», «Параня со Сливнева» органически влилась бы в композицию «Крестьянские дети в поле», а «Захарка» или «Крестьянин» 1825 года могли бы оказаться в числе крестьян, работающих в «Гумне». Это единство придает наследию Венецианова особенную вескость, внушительность.
1-2-3-4-5-6-7
 Весна |  На пашне. Весна. Середина 1820 |  Тверь (1910 г.) |